Представляется неоправданным рассматривать внутренний конфликт в Сирии как противостояние суннитов и алавитов, которым с такой легкостью навесили ярлык «близости к шиитам». При этом зарубежные и отечественные эксперты сводят сирийский кризис к этноконфессиональной борьбе. Однако тезис о решающей роли «суннитско-шиитской вражды» не имеет под собой достаточных оснований. А что же тогда?

Особенностью сирийского кризиса на начальных этапах его развития стала актуализация  социально-статусных противоречий, позже к ним присоединились клановые и только затем этноконфессиональные разногласия.  Отметим, что первые протесты проходили под национальными лозунгами, да и сами оппозиционные силы, которые боролись против «диктаторского режима», старались привлечь на свою сторону как можно больше разных социальных групп. Немногим позже вакуум власти в ряде регионов вследствие ослабления контроля правительства способствовал тому, что именно племенной (клановый) фактор стал предопределять расклад сил на местах.

Социально-экономические и этноконфессиональные стимулы 

Отвечая на вопрос о причинах, которые порождают гражданские войны, нобелевский лауреат Амартия Сен заявляет: «жадность» и «обида». Особенно «жадная» часть населения может претендовать на распоряжение частью доходов от ресурсов, которыми обладает государство. «Жадины» чаще возникают в автократиях, прежде всего потому, что государство в какой-то момент становится слишком неповоротливо в распределении ресурсов. В условии внешних шоков, когда ресурсные доходы падают, а «закоулки и подъезды» государственной машины по-прежнему требуют ещё, возникает дефицит в распределении, бьющий железной пятой по головам определенных слоёв населения. В Сирии нокдаун поучили чиновники низового уровня, работающие через ПАСВ в регионах, и безработная молодежь, с высшим образованием.

В свою очередь «обида» возникает, когда группа, связанная общей идентичностью, ощущает свою притесненность или отстранённость от процесса принятия решений или извлечения ренты ( т.н. identity-related deprivation). В САР консенсус между богатой суннитской буржуазией и военно-разведывательным аппаратом с преобладанием алавитов начал подтачиваться с приходом Б. Асада. Большинство сельского и рабочего суннитского населения ощущали свою отстранённость от политического процесса, и здесь виноват не столько «молодой лев» (он пользовался традиционными механизмами вовлечения населения: профсоюзы, многочисленные ассоциации и т.п.), сколько «тяжеловесность»  и хрупкость системы принятия решений. Более того, конфликт усиливается, если на  территории восстания сконцентрированы ресурсы (отсылаю к динамике распространения ИГ* и Джабхат ан-Нусры*), поскольку, каждый член группы получает индивидуальный доступ к коллективному благу. Таким образом, чем выше диспропорции в размещении ресурсов и ощущение отстраненности от доступа к ним, тем выше вероятность конфликта.

Само наличие ресурсов повышает вероятность возникновения гражданской войны, посколько расширяет возможность ведения вооруженных действий, поощряет оппортунистическое поведение и усиливает неравное распределение. Более того, ресурсы подстёгивают стремление искать ренту, конфликтуя с Центром, и не только среди групп, которые обладают доступом, но и среди тех, кто посчитал, что его «несправедливо обделили». Дальнейшие исследования помещают данные суждения в контекст: оказываются важными характеристика ресурса и способ его добычи. Интересно, что не все ресурсы ведут к росту  вероятности конфликта. Нефть и газ, например, значительно увеличивают риски, тогда как руды не влияют на конфликтный потенциал. Более того, риски увеличиваются, когда добыча и транспортировка углеводородов происходит «на земле» (т.н. нефтяные «оншоры») и снижается, если используются трубы, или добыча связана с месторождениями на морском или океанском шельфе.

Всё это актуально для Сирии, поскольку к 2011 г. страна «была атакована» со всех сторон: неэффективный государственный аппарат, бюджетный дефицит, ряд трансформаций в арабском мире. Наконец, в такой ситуации обостряется «дилемма безопасности»: ни одна из сторон (государство, оппозиция, иные группы) не уверена в намерениях другой стороны, что ведёт к милитаризации и использованию силы. Эту логику и продемонстрировал Б.Асад на начальном этапе, исходя из того, что лучшая защита – это нападение.

Повод к конфликту – больше, чем повод?

Начало сирийскому кризису было положено в провинции Дераа, когда делегация племени пришла на встречу с руководителем местного отделения безопасности Атифом Наджибом, чтобы попросить отпустить детей, находящихся в тюрьме за антиправительственные надписи на стенах местной школы. Руководствуясь обычаем, они сняли головные повязки и положили их на стол, подразумевая, что они снова наденут их, когда вопрос будет решен. Согласно традиции головная повязка – символ мужества и уважения. Таким образом, сняв ее, просящий ожидает, что дело, по поводу которого он пришел, решиться в положительном для него русле. Атиф же взял головные уборы со стола и бросил их в мусорное ведро . В ответ на это неуважение представители племен Зу’би и аль-Масалмех организовали ряд демонстраций в городе, которые стали предтечей многотысячной «Пятницы племен», охватившей всю страну.  Этот инцидент показателен с нескольких точек зрения. Во-первых, налицо «столкновение традиционного с современным»: Атиф Наджиб, племянник Б. Асада, окончивший Военную академию и долго проживший в Дамаске, является представителем образованного городского класса.

Он мог либо не достаточно знать местные племенные традиции, либо воспринимать их как несущественные. Во-вторых, интересным отражением сочетания «архаика-современность» является территориальный рисунок протестов. По сути это сеть: восстания разной интенсивности вспыхивали как в небольших деревнях, так и в отдельных районах и пригородах крупных городов. Это может быть объяснено не только распространением социальных сетей, мессенджеров и прочих технологических достижений, но и массовым перемещением полукочевого населения в связи с аномальной засухой и эрозией почв в течение 2008-2011 гг.

Периферия оказала специфическое влияние на религиозный аспект восстания, которое по форме имело бедуинский характер, сельскую атрибутику, а затем так легко «приняло в себя» различные салафитские течения. Этим отчасти объясняется столь быстрое распространение террористических и экстремистских группировок на граничащие с Ираком районы Сирии. «Салафитские идеи расцвели, прежде всего, в условиях провинциальных центров. Вклад так называемого «цивилизационного» ислама, присущего городским элитарным слоям; буржуазии, торговцам, интеллигенции, военным носил весьма скромный характер, как среди гражданских, так и военных участников революционного движения. Это становилось очевидным на примере весьма скромного присутствия суфийского элемента как в отрядах вооруженной, так и гражданской оппозиции».

Динамика конфликта – в чем сложность?

Суннитский арабский клановый фактор оказывает существенное социокультурное, политическое воздействие на кризис в Сирии (в первую очередь в Дераа, Дейр эз-Зор, Хомсе, Дамаске, в долине реки Евфрат). В качестве примера можно рассмотреть ситуацию в Дейр аз-Зор. Несмотря на удаленность в 280 км от сирийской столицы, Дейр эз-Зор является ключевым стратегическим форпостом для режима Асада. Здесь расположены нефтяные месторождения, а также инфраструктура по транспортировке углеводородов. Через провинцию приходит нефтепровод, ведущий из Ирака (хотя в настоящее время он не функционирует, но в случае возобновления потоков нефти между двумя странами он станет ключевым транспортным узлом), а также инфраструктура по транспортировке иракского газа. Обе артерии могли бы стать источником транзитных сборов для Дамаска. Местные племена, не обращая особого внимания на проведенную в 1920 г. границу между Ираком и Сирией, исторически поддерживают друг с другом прочные культурные, этнические, семейные и экономические связи.

По мере эскалации внутрисирийского конфликта происходило втягивание в него все новых племенных объединений. При этом происходил их внутренний раскол по признаку лояльности властям и поддержки оппозиции, а также ориентации на различные внешние силы. Соответственно, провести в массиве местных племенных объединений четкие «разделительные линии» на тех, кто «за» и кто «против», весьма непросто. Зачастую среди представителей одного и того же племенного союза имеются как активные участники незаконных вооруженных формирований, так и сторонники режима, в том числе офицеры вооруженных сил и сотрудники силовых структур. Таким образом, важнейшей задачей для правительства Сирии является обеспечение контроля над расположенными на территории племен нефтяными месторождениями, многие из которых контролируются как курдами, так вооруженными формированиями, в том числе «Исламским государством» и «Джабхат Ан-Нусра». В этой связи местным племенным вождям, так или иначе, приходится вступать с теми во взаимодействие. Существенной проблемой для старейшин является рекрутирование путем материального стимулирования в свои ряды боевиками ИГ местной племенной молодежи. Участие «новообращенцев» в боевых действиях с курдским ополчением на стороне фундаменталистов объективно усиливает и без того существующую напряженность в отношениях между курдами и арабскими племенами на северо-востоке Сирии, отодвигая перспективу межнационального примирения.

*Организация, запрещенная на территории РФ

Фото: Flickr/Dimashqi Lens